Мирослав Домалевский: «Не ожидал, что «Я соромлюсь свого тіла» станет настолько успешным»
Если год назад, когда шоу «Я соромлюсь свого тіла» только начинало свое временами шокирующее шествие в эфире СТБ, была уйма вопросов к руководителю производящего его ТО №3 Мирославу Домалевскому, то спустя год их стало только больше. Впрочем, Мирослав вопросов не боялся ни тогда, ни сейчас.
Проекту исполнился год, можно подвести определенные итоги. Оправдались ваши ожидания?
Думаю, да. Показатели очень хорошие и у первого сезона, и у второго – его средняя доля составила 19,09% . Могу даже признаться, мы этого не ожидали. И это очень здорово. Мы затронули пласт проблем, который не затрагивали до нас. И то, что на других каналах появились похожие проекты, говорит о том, что мы впереди планеты всей (смеется).
А почему не ожидали?
Потому что проект сложный и откровенный. Мы ездили в Британию, пересматривали все, что сделали там в формате Embarassing bodies. На ранних этапах нам по многим причинам было сложно. Скажу больше: мы не хотели делать этот проект. Да на канале никто не хотел за него браться! Для всех директоров ТО это было чем-то сродни наказанию. Когда же его дали нашему ТО, и мы поняли, что деваться некуда… Помню, как сидели с Дашей Майбородой, и у нее практически слезы были на глазах. Понятно же, что художнику всегда хочется показывать красивое. А тут – люди с огромными проблемами, которые еще и выглядят очень непривлекательно. Но потом мы постарались взглянуть на это по-другому, сказали друг другу:«Давай подумаем, как бы мы хотели его сделать. Что бы мы хотели сказать людям?» И в итоге родилась наша версия проекта. Мне кажется, она сильно отличается от оригинала: в первую очередь, благодаря психологической составляющей. Почему, например, человек ходит с грыжей 10 лет и ничего не делает? Почему пациентка довела свою грудь до того, что она сгнила? Мы стараемся достучаться до людей, понять их, принять и изменить.
И потом, новый проект – это всегда риск. Но в данном случае риск себя оправдал.
Как ваш продукт оценили форматчики?
Положительно. При том, что британцы вообще очень скупы на комплименты. Но они в принципе высоко оценивают все, что мы делаем. Бородянский рассказывал, что в Каннах на телемаркете форматчики признали, что, например, «Кохана, ми вбиваємо дітей» – самая, наверное, уникальная и успешная версия того формата. Они сами сделали два сезона проекта и не понимали, о чем можно снимать дальше. А мы вот пятый делаем и не иссякли. С «Я соромлюсь свого тіла» похожая ситуация. Единственное отличие в том, что британцы продолжают делать этот проект до сих пор. И, на мой взгляд, очень неплохо.
За этот год не назрел кризис тем?
Мне кажется, тема медицины – вечная тема. К нам обращается огромное количество людей с разнообразными заболеваниями, и, надеюсь, мы не будем повторяться. Но пока, во втором сезоне, темы еще не иссякли. А дальше все зависит от нас – будем стараться искать что-то новое.
Люди, уже поняв, как их будут показывать в проекте, не стали с опаской относиться к участию в нем?
Нет. Количество желающих попасть к нам только увеличилось – это было видно по кастингам, которые проходят в самом начале съемок. И я, честно говоря, не считаю, что то, что мы показываем – это плохо. Мнений много. Мы так боремся за внешнюю свободу, а ведь она начинается внутри. Так вот, признак внутренней свободы – способность открыто говорить о своих проблемах. А люди часто и запускают свои болезни, и убегают от них, потому что не свободны внутри.
А в процессе съемок не было случаев, когда кто-то из героев говорил: «Все, я ухожу»?
Нет. Герои плюс-минус понимают, что проект откровенный, а мы – не радио. Соответственно, если появляются у нас, значит, согласны показать всем свою проблему.
Интересна история вот этой женщины со сгнившей грудью: человек боялся пойти в кабинет к врачу, но не побоялся рассказать обо всем миллионам. Где логика?
Ну, она ходила к некоему… Даже не знаю, как его назвать. Наверное, шарлатану. Мы до сих пор не знаем, что этот человек делал. Может, он как раз и ухудшил ситуацию. Ну, вот побаивалась она. Но была же причина, по которой она побаивалась: у нее на глазах от рака умер человек, и она сочла, что проблема в медиках… Благодаря нам получилось немного продлить ей жизнь, но вылечить ее мы не можем, и она об этом знает. Но мы очень надеемся, что она еще поживет. Сколько – предугадать сложно, потому что это онкология.
Год назад вы говорили, что одна из целей проекта – вернуть доверие к медикам. Получилось?
Да! Знаете, почему я так говорю? У докторов нашего проекта начался просто огромный поток пациентов. А это значит, что мы меняем ситуацию. И меня это, конечно, очень радует.
Врачи, наверное, стали к вам ломиться?
Конечно. Если раньше даже наши доктора побаивались участия в проекте, не зная, как их будут воспринимать – все-таки, в обществе не принято говорить о проблемах так откровенно – то сейчас они получают огромное количество положительных отзывов. И медиков, желающих попасть в наш проект, конечно, много. Но мы сейчас не рассматриваем никого в качестве дополнительного доктора.
В прошлом интервью вы также говорили, что люди, ассоциируя проект с мейковерами, шли с увечьями, надеясь получить помощь пластического хирурга… Вы свою позицию по отношению к ним не изменили?
Нет. Ну, у нас бывают случаи… Вот совсем недавно пришла пациентка с оттопыренными ушами. И мы ее взяли, несмотря на то, что это немного не наш профиль, и мы ей об этом говорили. Но ей было настолько тяжело и больно, что мы не удержались. Что касается пластической хирургии: если это грудь 12 размера, которая мешает жить – это к нам. Хотя это и пластическая хирургия. Но если проблема решаема с помощью эстетической хирургии и жить не мешает – это не наш профиль. Для этого есть другие проекты и форматы.
А вообще, с какими сложностями довелось столкнуться за это время?
Ну вот, например, наша пациентка Иванна – мальчик-девочка. Вернее, как мы уже выяснили с помощью множества анализов и исследований, что родилась она мальчиком. Но в силу того, что предыдущий ребенок у матери был такого же типа, но девочка, то и врачи, и мама приняли решение «делать» из этого мальчика девочку. В 16 лет этому мальчику сделали операцию, и он стал девочкой – неполноценной, конечно. Но он даже не предполагал, что будет происходить дальше. И в этой семье не принято об этом говорить. А человек страдает. Вот это сложная для нас ситуация. Потому что хочется, чтобы мальчик был мальчиком. А по паспорту это уже девочка, и вернуть его в тело мальчика не так просто – у него все отрезано, сделана вагина. Смена пола в нашей стране – это около трех лет на получение различных разрешений, и от 30 до 40 дней наблюдения в психиатрической клинике. Но мы берем для себя и вот такие очень сложные случаи. Потому что хотим помочь.
А не было жалоб со стороны героев или их родственников после выхода программ в эфир?
Нет. Ну они же в процессе понимают, как это будет. И потом, знаете, когда у людей меняются жизни, когда человек, который не мог иметь детей, наконец забеременел, то, что его кто-то где-то увидел – это не то, что некая плата… Но, мне кажется, наши герои в процессе становятся с нами заодно.
Какие истории лично для вас стали знаковыми?
Из последнего сезона – это истории, которые я уже назвал. Я был шокирован историей героини с раком груди. Это же как нужно себя не любить, чтобы ситуация настолько вышла из-под контроля! Это же ситуация, когда человек уже четко понимает, что умирает и планомерно совершает… Вернее, не совершает определенные действия. И убивает себя сам. Вот было много разговоров, правильно ли мы сделали, назвав проект «Кохана, ми вбиваємо дітей» именно так. Я считаю, что он правильно назван. Потому что родители делают по отношению к своим детям то же, что эта женщина совершала по отношению к своему телу.
А если говорить о первом сезоне, то там моя любимица – однозначно Таня Лапченко, у которой были проблемы с ногами из-за слоновьей болезни.
Сложная ситуация, потому что из-за скачков валюты у нас не было возможности ей помочь в полной мере, как мы изначально планировали. Но благодаря сбору средств на ubb.org и спонсору, который внес крупную сумму, у нас все-таки получилось отправить Таню на лечение в Германию.
Были и другие сложности: наши посредники в Германии оказались нечистыми на руку. Нам озвучивались совершенно другие суммы, говорилось, что встретиться с основателем клиники, госпожой Фёльди, невозможно, что нужно записываться чуть ли не за полгода и платить деньги за встречу. И мы уже почти отчаялись. Но потом просто связались напрямую, и оказалось, что денег это не стоит вообще, встретиться можно, и не так это сложно. Просто, к сожалению, есть нечестные люди. Это обидно. И иногда я понимаю наших пациентов: конечно, ты отчаиваешься, когда сталкиваешься с подобным.
Но, мне кажется, наш проект в целом все-таки изменит систему здравоохранения в стране. Люди начнут обращаться к докторам, а те, наконец, вспомнят о клятве Гиппократа.
Какова судьба Татьяны сейчас?
Все очень хорошо. Там же, в клинике, все не просто так. Перед тем, как Таню выписали, она сдавала экзамен: по самостоятельному массажу, по поддержанию себя в нужной форме. И сдала. Сейчас все зависит от нее. Мы не потеряли связь с Таней. Наверное, неправильно так говорить, но она – наш любимчик. Пока что никто так не изменил своего отношения к здоровью, как она! Таня – единственный человек на моей памяти, который делает абсолютно все, что рекомендовали врачи! Я, честно говоря, не верил, что можно достичь такого результата.
Со всеми своими героями поддерживаете связь?
На данном этапе – да. Ну, есть пациенты, с которыми из-за ситуации в Крыму или Донецке мы связь потеряли. Хотя и пробовали их найти. С теми, с кем есть возможность, связь поддерживаем. Но, конечно, вечно мы этого делать не будем. И я уверен, что, как только люди останутся наедине с собой, кто-то из них снова запустит себя.
В «Кохана…» есть семьи, в которых все вернулось на круги своя. Да, мы им помогли. А дальше ведь требуются усилия с их стороны – нужно-то изменить полностью все. Не думаю, что мы можем изменить всех. Надо реально смотреть на вещи.
Меня интересует фактор риска. Ведь лечение не всегда может дать результат…
Ну, вот у нас есть незрячая пациентка. Мы понимаем, что где-то в Америке можно попробовать вживить ей специальный чип… Но видеть она не сможет: возможно, будут какие-то очертания, она будет понимать, что кто-то движется… Но это не то, чего хотелось бы достичь. Если мы даем человеку надежду, то надо идти до конца и максимально делать все возможное. Поэтому за эту ситуацию мы не беремся. Хотя очень хотелось бы помочь женщине, которая никогда не видела своего ребенка.
В случае с Таней Лапченко мы взялись за проблему, в которой не знали до конца, что сможем сделать. И ситуация была против нас. Но мы не остановились, стали любыми путями искать деньги и, в конце концов, нашли. Надеюсь, что ситуаций, с которыми мы не справимся, у нас не будет.
Теперь затронем одну из самых острых тем – демонстрацию в шоу половых органов. Бывают, мне кажется, ситуации, когда этого, казалось бы, можно было бы не делать… Вот, например, сюжет о женщине весом под 300 кг.
Ну, это же было одно из обследований, которые ей нужно было пройти. Не вижу в этом ничего крамольного. К тому же, мы достаточно строго и внимательно подходим к количеству таких кадров и показываем только то, что человек реально проходит. Для того, чтобы люди, у которых есть болезнь, четко понимали, что их ожидает.
Но можно же было показать этот же осмотр не крупным планом, а, например, издалека?
У нас есть пациенты, которые не готовы, чтобы их показывали в таких ракурсах. И мы их не показываем – для таких случаев есть простынка. Такие пациенты у нас тоже были.
А табу у вас есть?
Хороший вопрос. Я не думал об этом. Ну, наверное… Как бы парадоксально это ни звучало, мы не покажем причинные места в качестве самоцели. Хотя, возможно, исходя из того, что мы в принципе их показываем и не считаем это зазорным, это звучит странно. Но у нас есть рамки. Да, мы определяем их сами. Но мы чувствуем, где что нужно показывать, а где не нужно. И табу для нас – это нежелание человека. В таком случае мы не покажем какие-то вещи. У нас все происходит с согласия героев.
Судя по отзывам, многих людей шокирует столь откровенная демонстрация больных органов и т.п. Тем не менее, шоу смотрят.
У нас есть интересное исследование на эту тему. Почему у людей возникает отторжение? Оказывается, это чувство стыда, порожденное чувством страха: «А вдруг я тоже таким заболею? Лучше от этого убежать, не смотреть». Это естественная реакция: мол, если я не буду об этом думать и на это смотреть, со мной этого не произойдет. Но это блеф.
Например, в одном из последних сюжетов мы говорим о раке. О том, что нужно делать онкомаркеры, особенно если кто-то в вашей семье кто-то болел онко. Можно, конечно, об этом не думать. Могу сказать о себе: я всегда жил в страхе, потому что моя бабушка умерла от лейкемии, а дедушка – от рака поджелудочной железы. И страх был у меня до тех пор, пока я не стал делать анализы, сдавать кровь и делать онкомаркеры. Даже ситуация с Анджелиной Джоли должна многому нас научить. Может быть, она пошла слишком далеко, но и не пустила все на самотек.
Теперь об арочных историях. Знаю, многие люди буквально в истериках бьются, если не узнают развязку сразу…
Арочные истории у нас возникли еще в первом сезоне. Мы не преследовали такую цель – просто оказалось, что лечение занимает гораздо больше времени, чем мы рассчитывали. Поэтому и появились такие «сериалы». Но когда мы узнаем какие-то новые факты, не сказать о них, считаю, просто неправильно. И мы говорим. У нас ведь две цели: помочь людям и создать качественный телевизионный продукт. У нас работают профессионалы высокого уровня, которые умеют создавать интригу – это драматургия. По законам драматургии создается все, что связано с кино и ТВ. Но мы используем этот прием только в случаях, когда лично нам интересно наблюдать за развитием истории.
Вы за это время уже столько насмотрелись, наслушались. Изменилось ваше отношение к здоровью?
Очень изменилось! Причем не только у меня. Недавно у меня был грипп, и Бородянский… запретил мне выйти на работу! Такого сроду не было! Мы – солдаты, которые и в непогоду, и в огне, и в воде, превозмогая себя, будут работать. А тут… Я так удивился! А Бородянский сказал: «Мы ведь снимаем такой проект! Рассказываем людям, как важно заботиться о своем здоровье. А сами этого не делаем».
И иногда мне даже кажется, что мы делаем эти проекты, в первую очередь, для себя.
Они и правда нас меняют. Когда появились «Зважені», мы все стали ходить в спортзал. Я начал употреблять полезные продукты, чтобы не так сильно уставать. Потому что от тяжелых продуктов, жареного, мяса ты ощущаешь утомляемость. А когда все сбалансировано и правильно, чувствуешь себя легко, и твой КПД растет. Поэтому мы все поголовно стали вести здоровый образ жизни. Мы не имеем морального права учить тому, чего не делаем сами. И это часть нашей философии.
Хотя не могу сказать, что стал обращаться к врачам по каждому поводу. Но я на пути. На самом деле, я не так уж отличаюсь от наших пациентов… Но у меня, слава Богу, не все так запущенно. Мы часто консультируемся у докторов нашего проекта. Бывает, подхожу к нашему дерматологу Кате: «Посмотри мою родинку, мне кажется, она какая-то не такая». Но тут еще такой момент… Я – ипохондрик. И если со мной что-то происходит, мне сразу кажется, что я умираю. Но по первому зову к врачу не бегу. Хотя по десятому уже бегу.
А друзья-родственники не обращаются за консультацией?
А я сам подхожу и говорю: так, у тебя вот то-то и то-то. Вот у моего отца грыжа, и он не хочет оперироваться. Но ему в этом году 70, и я его понимаю. Очень надеюсь, что он решится. Но это решение он должен принять сам.
На СТБ сейчас запустилось новое медицинское шоу. Не многовато ли – два медицинских шоу для одного канала?
Мне кажется, нет. У нас ведь и талант-шоу много, и зритель их смотрит. Почему нет?
Опытом с коллегами делитесь?
Ну, не то чтобы опытом… Мы встречались с ребятами, они задавали какие-то вопросы, и общение мы продолжаем. Так что взаимодействие есть. Даже скажу по секрету, что в этом проекте будут появляться и наши пациенты.
Можете спрогнозировать длительность жизни вашего проекта?
Доля говорит о том, что публике он интересен. Да и аналогов у нас пока нет. Есть какие-то попытки сделать что-то на эту же тему. Но все равно направление и фокусировка, которые есть у нас, очень индивидуальны. Мы говорим о запущенных ситуациях, болезнях, которые напрямую граничат со смертью. Мне кажется, что об этом будет интересно смотреть и дальше.
Да нам и делать проект интересно. Если раньше я выл и подходил к Бородянскому с вопросом:«Почему я?», то сейчас все изменилось! Мы понимаем, насколько то, что мы делаем, важно. Поэтому, думаю, проживет проект довольно долго.
Ну, вроде бы, разобрались. Герои не в претензии, народу нравится, продюсеры вдохновлены, количество осчастливленных пациентов растет. Вот и ладушки. В конце концов, главный у нас кто? Зритель. А прав ли Мирослав в своем прогнозе, покажет, конечно, время. Извините за банальность.
Источник: mediananny.com
